17.8
Меня напугало, что Флинн знал так много об этих людях. И еще: ничто меня так не пугало, как этот бисерный почерк. Я вспомнил где-то виденную мной почтовую марку с полным текстом молитвы Господней. Кажется, я видел это в «„Хотите верьте, хотите нет“ Рипли»[54]. Я хотел сказать об этом Флинну, но он уже кому-то звонил. Пришлось подождать. Тем временем мне в голову пришли совсем другие мысли. Я думал о Флинне — как он быстр во всем, как не оставляет времени на размышления и вопросы.
— Узнали ли вы кого-нибудь из флинновских «талантов»?
— Таню. Она тоже была там.
— Что вы скажете о мальчике с усами? Знакомом судьи Смарта?
— Да, он тоже был среди них.
— Снимали ли вы впоследствии фильм с его участием?
— Нет.
— Но вы спросили о нем Флинна. Вы сказали Флинну, что этот мальчик заинтересовал вас как кандидат в актеры для ваших съемок.
— Да, было дело.
— И что ответил Флинн?
— Что этот мальчик — профессиональный музыкант. Но он не назвал группу, в которой тот играл.
— Вы прочли, что написал Флинн на обороте его фотографии?
— Нет. Флинн быстро отобрал у меня фото и сунул в карман. А в следующий раз, когда я видел папку, его фотография была заменена другой.
Флинн закрыл папку и положил ее обратно в портфель. Он сказал, что хочет посвятить остаток нашей встречи обсуждению схем раскрутки капитала. «Прекрасно», — подумал я. Мне было интересно услышать, что он собирается сказать. К тому времени я уже окончательно собрался порвать с этим парнем. Я решил изобразить интерес, дать ему закончить и после этого навсегда расстаться с ним.
По мнению Флинна, наилучший способ раскрутки состоял в том, чтобы делать короткие порнографические ленты и продавать их американцам для показа в порношоу. Совершенно глупая идея, конечно. Но не важно. Раз уж мы начали обсуждать все это, я чувствовал себя обязанным сказать ему, что я об этом думаю. Так что я рассказал о недавно прочитанной мной в «Хастлере» статье о том, что порношоу и порнографические кинотеатры заканчивают свое существование, поскольку на рынке появились видеомагнитофоны и через пару лет каждый желающий сможет смотреть порно у себя дома. Кроме того, спросил я, почему бы ему не использовать свои доходы от продажи наркотиков и прочих дел в качестве начального капитала нашего предприятия? В ответ Флинн сменил тему.
— Нет, — сказал он. — Сначала мы должны создать себе имя. А для этого нужно делать короткометражки.
— Но я думал, мы говорим о начальном капитале, — возразил я.
Флинн нахмурился. Но я продолжал. Потому что мне было что сказать еще.
— Кроме того, я думаю, снимать короткометражки очень глупо. Потому что если ты будешь все время показывать только секс без всякого сюжета — это то, что Анджела Картер называет…
Тут из глаз моих посыпались звезды. Из носа хлынула кровь. Флинн поднял меня на ноги и стал расшвыривать мебель и разбрасывать вещи. Он говорил мне, что я просто блестящ, что я нужен ему, что я его директор на дому. Потом он опять ударил меня, говоря, что я буду когда-нибудь великим режиссером и что он очень хочет разделить со мной мой успех. Он назвал мне миллион причин, почему я должен пересмотреть свое мнение о его предложении. Он даже сказал, что в нашем деле найдется место и для Нетти. Он сказал, что если я отдам ему следующие несколько лет своей жизни, то буду иметь все, что захочу, стану известным и богатым. Затем он ударил меня так, что я перелетел через всю комнату, опрокинув кофейный столик. В ответ я сказал, что все его доводы нисколько меня не убеждают, что с меня довольно. Но странная вещь — чем больше я распространялся перед Флинном, что не собираюсь с ним работать, тем меньше был в этом уверен. Или что-то в этом роде. Это было стремно. Я чувствовал неуверенность. И в конце концов сказал ему об этом. А он стоял рядом, слушая меня и улыбаясь. Совершенно как, бывало, делал мой папа, когда я был ребенком.
Я сел на диван, пытаясь при помощи платка остановить кровь из носа. Я подумал, что, может быть, надо просто встать и уйти, и стал прокручивать в голове, как это можно сделать и как это будет выглядеть. Я представил, как приближаюсь к двери, открываю ее, выхожу на улицу, сажусь в автобус, возвращаюсь домой, оказываюсь в своей комнате, сажусь на кровать и начинаю писать длинное письмо Нетти — о том, через что я прошел, о том, как я был не прав, что сразу не послушался ее, о том, каким Флинн оказался дерьмом. Я едва мог дождаться этого момента. Но как только я встал, собираясь осуществить свои фантазии, Флинн схватил меня за плечи и толкнул обратно на диван.
— Ты знаешь, я ненавижу делать такие вещи, — начал он мягким голосом. — Но поскольку ты стал таким наглым в последнее время, мне не приходится выбирать. — Он придвинулся ко мне вплотную, схватил меня под ребра и продолжил свою речь. Он сказал, что все мы вынуждены кому-то служить, что даже у него есть босс, еще более могущественный, чем он сам, босс, который способен на самые отвратительные вещи. — Он может взорвать машину, дом, — продолжал Флинн, стискивая меня сильнее, — он может пойти на человеческие жертвы.
Тут Флинн сжал меня так, что я подумал: «Мои ребра сейчас треснут».
— Ну как, есть идеи, о ком я говорю? — спросил он. — Кем бы мог быть мой босс?
Но я едва мог соображать. Чувак становился похожим на фанатика — как будто он говорит о Боге или о чем-нибудь в этом роде. Может быть, он был фанатичным христианином?
Я сказал ему об этом, и он захохотал. Он хохотал так сильно, так безудержно, что я мог бы в эту минуту удрать, я уверен. Но я не сделал этого. Я был слишком напуган. И то, что я услышал в следующее мгновение, вполне убедило меня, что не имеет никакого значения, как быстро я буду бежать и насколько тщательно буду потом скрываться, — он все равно рано или поздно найдет меня. Он мог убить меня, черт возьми! Что же он сказал мне? Он сказал, что его боссом был не кто иной, как Кай Рагнарссон. Я был полностью раздавлен. Это был шок. И Флинн, конечно, наслаждался эффектом, вызванным его словами.
— Ты знаешь, если бы я так сильно не нуждался в твоем таланте, — сказал он, — я бы с удовольствием показал Каю кое-что из твоих ранних работ. Ха-ха-ха!
В этот момент я взглянул на опрокинутый кофейный столик, и то, что я увидел, окончательно свело меня с ума. К нижней его части был приклеен небольшой стикер, на котором крупными черными буквами было написано: «Дизайн Рагнарссона».
— С этих пор ваша жизнь изменилась.
— Да. Но это была настоящая мистика, вы знаете. Каждый день после этого казался мне очень похожим на предыдущий.
— Что вы имеете в виду?
— С этого дня все дни стали неотличимы один от другого. Это трудно объяснить.
— Можете привести какие-нибудь примеры?
— Ну, например, мама стала проводить почти все свое время с Карлом. Сестра тоже почти не показывалась дома — все время где-то пропадала со своим бойфрендом. Школа была школой. И я целыми днями снимал короткометражки для «Флиннскин пикчерз»[55].
— Что насчет вашей работы в бакалейном магазине?
— Флинн иногда отпускал меня.
— Что происходило с Нетти?
— Я позвонил ей через пару недель, и она сказала мне, что влюбилась в этого своего шведа. Она сказала также, что они собираются вместе провести лето в Лондоне, где оба уже подыскали себе работу. Я не мог поверить, что родители разрешили ей остаться в Англии на лето. Я был уничтожен.
— А Рагнарссоны?
— Они жили своей жизнью. Не могу сказать, что я стал меньше смотреть на их дом после Флинновых откровений.
— Робин?
— Довольно печальная история. Через пару дней после нашей встречи Флинн сказал, что Робин пошел на курсы детоксикации и пришел к Богу. Вот так Флинн покончил с Робиновой квартирой.
— Вы видели его после этого?
— Робина?
— Да.
— Нет.
К тому времени, как я окончил школу, в 1980 году, «Флиннскин» отснял около семидесяти восьми порнографических короткометражек. За это время мы успели поработать с более чем двумя сотнями актеров и истощили возможности всех фетишей, всех разновидностей всех поз, которые когда-либо публиковались в «Плейбое», «Пентхаузе» и «Хастлере». И когда я начинал думать, что повидал все, Флинн изобретал какую-нибудь новую сексуальную странность: мужчину с тремя грудями, женщину с футовым хуем или что-нибудь еще. Ожидание новых высот сексуального возбуждения всегда уменьшалось предсказуемостью.
Каждую пятницу, придя домой из школы, я находил у дверей очередной пакет из «Кодака». И каждую пятницу я делал из присланных пленок очередную короткометражку. Мы давали им тупейшие названия: «Дин-дон», «Любитель пирожков», «Ну что за дуралей!» и т. п. Все идеи принадлежали Флинну, разумеется. Но не важно. На следующий день я относил ему готовую пленку на квартиру Робина. Там же Флинн знакомил меня с актерами, которые должны были играть в нашем следующем фильме. Я наскоро писал сценарий — скорее для общего понимания, чем для строгого выполнения, — и мы снимали фильм. На следующее утро я отправлял новые пленки в кодаковскую фотолабораторию в Нью-Джерси. Так продолжалось почти полтора года. В течение этого времени описанная работа составляла основное содержание моей жизни.
